Ф ривольная литература, с заложенным в ее основе эротическим началом, всегда предполагала свободу словоизлияния и свободу мысли, как таковую. Ее возникновение можно напрямую связать с появлением письменности, а уж массовое распространение – с развитием книгопечатания в XV веке. При этом первые дошедшие до нас опыты на этом литературном поприще касаются эротической поэзии (в особенности – древнегреческой и римской): от лирики Сафо, Катулла, Овидия и Ювенала до поэтических лобызаний Иоанна Секунда.
Поддержи нас: Будь добр!
Словосочетание же «фривольная проза» возникло лишь в XVII веке, хотя формально к ней можно отнести произведения более ранних периодов: от «Песни песней» из Ветхого завета до средневекового «Декамерона» Боккаччо. Впрочем, истинные стандарты были установлены лишь в веке восемнадцатом. Именно тогда были опубликованы произведения Джона Клеланда, Дени Дидро, Шодерло де Лакло, а позже – и Маркиза де Сада. За четыре века сюжетные основы этого жанра мало изменились, разве что, несколько расширились стилистические границы.
Читайте также:
Желание рассмотреть сие явление в срезе и подвигло на создание этого материала, хотя попытки составить список «Самых откровенных книг» ранее уже и предпринимались. Да только вот «грешили» этим американские литературоведы и издатели эротических журналов. А посему, подобные списки нередко сквозили тенденциозностью или, что еще хуже, популяризацией «местной» беллетристики. Осознавая тот факт, что абсолютная объективность в такого рода подборках практически невозможна, все же была предпринята определенная попытка отстраниться от излишней предвзятости. К тому же, дабы избежать упреков в авторитарности и некоей рейтинговой систематизации, книги расположены в хронологическом порядке по дате выхода в свет.
Читайте также:
Фанни Хилл или Мемуары женщины для утех / Fanny Hill, or Memoirs of a Woman of Pleasure
О чем: История наивной провинциалки, впервые попавшей в Лондон. Череда эротических приключений в качестве женщины для утех, не мешает, тем не менее, юной героине найти и обрести настоящую любовь. Книга написана от первого лица и в ярких цветах живописует будни борделя и работу куртизанок во всех подробностях.
Почему: Роман английского писателя Джона Клеланда надолго снискал в истории литературы славу фривольной и непристойной книги. В Америке этот роман находился под цензурным запретом в течение двухсот с лишним лет и только в 1960-е годы был в судебном порядке «амнистирован» как талантливое литературное произведение, не наносящее оскорбления общественной морали. Повествование, представленное с невиданной для того времени откровенностью, являет собою смелое погружение в многообразие чувственного опыта. Авторский текст насыщен тонкой иронией и метафоричностью.
Цитата: «Мы видели, как удовлетворение сверкнуло в ее очах, когда кавалер ввел в нее полномочного представителя своего неистовства, как разгоралось оно, пока проникал он до самого предела, как, наконец, воссияло оно во время его неистовых конвульсий».
Читайте также:
Опасные связи / Les liaisons dangereuses
Шодерло де Лакло
Первая публикация:
Амстердам и Париж, 1782
О чем : Герои романа в письмах французского офицера Пьера Шодерло де Лакло – парижские аристократы виконт де Вальмон и маркиза де Мертей придумывают интригу, чтобы обольстить юную Сесиль де Воланж, только что вышедшую из монастырской школы. Переписка в книге, по уверениям автора, – это реальная переписка светских персонажей того времени.
Почему: Появление «Опасных связей» сопровождалось успехом и, что немудрено, – скандалом. Успех объяснялся исключительными достоинствами самой книги, впоследствии названной мировым шедевром, а скандал возник оттого, вездесущая критика и общественное мнение сочли роман неприличным и… порнографическим. В книге были детально описаны мораль и нравы светских гостиных, любовь и война прихотей, манипуляции, способы обольщения и прочие любовные перипетии. Писателя обвиняли в распущенности и любовании пороком. Именно из-за этого перед Лакло закрылись двери многих столичных салонов и на карту оказалась поставленной даже его военная карьера.
Цитата: «Первая истина состоит в том, что каждая женщина, соглашающаяся вести знакомство с безнравственным мужчиной, становится его жертвой. Вторая – в том, что каждая мать, допускающая, чтобы дочь ее оказывала какой-либо другой женщине больше доверия, чем ей самой, поступает в лучшем случае неосторожно».
Читайте также:
Телени, или Оборотная сторона медали / Teleny or The Reverse of the Medal
Оскар Уайльд
Первая публикация:
Лондон, 1893 год
О чем: История любви двух молодых людей, описанная во всех психологических, анатомических и эротических подробностях.
Почему: Эротический роман, который на основании многочисленных косвенных данных приписывается великому английскому писателю-остроумцу, главе европейского эстетизма и символизма Оскару Уайльду. Он был издан анонимно в 1893 году, через три года после «Портрета Дориана Грея», и с тех пор считается абсолютным шедевром в своем жанре. По другой из версий этот гей-роман создавался группой молодых людей под общим руководством Уайльда (что, впрочем, не уменьшает его художественных достоинств).
Цитата: «Существует два вида сладострастия. Оба одинаково сильны и неодолимы. Первый вид – горячая, жгучая, чувственная страсть, разгорающаяся в половых органах и поднимающаяся к мозгу, заставляя людей купаться в радости, душою чуя крылатую божественную силу, что над землей парит. Второй – холодная желчная страсть воображения, острая воспаленность мозга, которая иссушает кровь, как будто юный хмель в вине».
Читайте также:
Любовник леди Чаттерлей / Lady Chatterley’s Lover
Дэвид Герберт Лоуренс
Первая публикация:
Флоренция, 1928
О чем: По сюжету, двадцатидвухлетняя Констанция Рейд страдает, будучи в браке за парализованным баронетом Клиффордом Чаттерлеем. Девушка, чувствуя моральную и физическую неудовлетворенность, находит утешение во взаимоотношениях с лесником Оливером Меллерсом. С ним она раскрепощается и впервые осознает, что значит любить глубоко и чувственно и быть любимой.
Почему: Последний роман Лоуренса, опубликованный в частном итальянском издательстве в 1928 году, стал своего рода плевком в сторону пуританства и ханжества. Этический либерализм писателя, его убежденность в том, что каждому человеку дано право на свободный нравственный выбор, пришлись не по вкусу многим представителям так называемой знати. Накал страстей и яркость любовных сцен этого романа были восприняты блюстителями морали как вызов общественному мнению. Книга сразу после выхода в свет была запрещена, а готовый тираж изъят и уничтожен. Запрет действовал более 30 лет, и лишь в 1960 году, после громкого судебного процесса, роман был реабилитирован, и с тех пор по сей день остается одним из самых читаемых в мире.
Цитата: «Истинный брак держится на союзе крови. Фаллос – это столбик крови. И он наполняет собой долину крови женщины. Великий поток мужской крови устремляется к самым истокам великого потока женской крови – не вторгаясь, однако в его пределы».
Читайте также:
Лоно Ирен / Le Con d’Irène
Луи Арагон
Первая публикация:
Париж, 1928
О чем: Будни молодого человека, решившего после разрыва со своей пассией погостить немного в родительском доме. Душевная драма вкупе со скукой, царящей в провинциальном городке, поддерживают в 25-летнем герое атмосферу постоянного неспокойствия. Скабрезные фантазии, преследующие юношу во снах, часто вырываются наружу, обретая гипертрофированные эротические формы.
Почему: «Это лучший, красивейший текст, затрагивающий эротизм», – так отозвался о книге Альбер Камю. И порой даже не верится, что этот эротический опус – дело рук одного из «создателей социалистического реализма». Однако, правда такова, что в начале 20‑х годов будущий коммунист Луи Арагон был связан с сюрреалистами, которые выступали против общепринятых взглядов и ценностей. Зачастую их книги издавались подпольно и продавались в специальных магазинах, выставленные не на прилавках, а под ними. Книга, будучи в некотором смысле портретом юности автора, была издана под псевдонимом (тиражом всего 150 экземпляров). «Лоно Ирен» – это дошедшая до наших дней часть «Защиты бесконечности» – одного из самых противоречивых произведений современности. Немудрено, что когда в 1968 году Жан-Жак Повер хотел переиздать книгу под действительным именем автора, то Арагон, к которому он обратился за разрешением, отвечал ему исключительно в третьем лице: «…автор отказывается… автор запрещает… для автора невозможно…», тем самым как бы подчеркивая еще раз свою непричастность к созданию этого текста.
Цитата: «О сладкое лоно Ирен! Такое крошечное и такое бесценное! Только здесь достойный тебя мужчина может наконец-то достичь исполнения всех своих желаний».
Читайте также:
Тропик рака / Tropic of Cancer
Генри Миллер
Первая публикация:
Париж, 1934
О чем: До сих пор нет единого мнения и о том, к какому жанру можно отнести «Тропик Рака»: документальной, художественной или автобиографической прозе. Впрочем, каждая из версий не лишена правдоподобия. Поэтическое повествование о «парижском» периоде жизни Генри Миллера – изначально многослойно.
В секунде оргазма сосредоточен весь мир. Наша земля – это не сухое, здоровое и удобное плоскогорье, а огромная самка с бархатным телом, которая дышит, дрожит и страдает под бушующим океаном…
Почему: «Порнограф», «сексист», «самец-агрессор» – обычные эпитеты, которыми характеризовали Генри Миллера после выхода в свет этого романа. При этом, на долю писателя досталось и немало похвал, в том числе и от таких литературных авторитетов, как Томас Элиот, Норман Мейлер, Джордж Оруэлл, Эзра Паунд. Последнему из них, к слову, принадлежит крылатая фраза: «Вот неприличная книжка, заслуживающая того, чтобы ее читали». Но первая волна популярности на родине Миллера поднялась там лишь спустя десятилетие после ее издания, когда американские солдаты, оказавшись в Париже, на корню раскупили весь английский тираж. И еще полтора десятилетия минуло прежде, чем книгу все-таки решились издать в Штатах, да и то – издателям пришлось выдержать больше полусотни судебных процессов (разумеется, по обвинению в растлении нравов). Нынче же о ней написаны тома исследований, она изучается в университетах и постоянно переиздается.
Цитата: «Делай что хочешь, но пусть сделанное приносит радость. Делай что хочешь, но пусть сделанное вызывает экстаз. Когда я повторяю эти слова, в голову мне лезут тысячи образов – веселые, ужасные, сводящие с ума: волк и козел, паук, краб… и матка с дверцей на шарнирах, всегда открытая и готовая поглотить все…».
Читайте также: Салман Рушди: опальный пилигрим
Богоматерь цветов / Notre Dame des Fleurs
Жан Жене
Первая публикация:
Париж, 1943
О чем: Роман раскрывает историю жизни трансвестита-проститутки Дивины (производное от франц. – Божественная). Дивина в начале романа умирает от туберкулеза, а в конечном итоге – причисляется к святым.
Почему: Дебютный роман был написан Жаном Жене в тюрьме, где он отсиживал очередной срок за кражу из книжного магазина томика еще неизвестного ему Марселя Пруста. Повествование о жизни парижского дна в значительной степени автобиографично. Освещение тем гомосексуальности и преступности, которые были суровым табу в середине XX века, вопреки воле писателя, сделали Жене одним из символов и вдохновителей движения геев за равноправие.
Он прервал ее, наклонился в седле и схватил за талию. Подняв на руках, стянул с седла, вырвал ноги из стремян, оба они опустились в глубокий сугроб. Заморгали, стряхивая (ухой снег с век и ресниц, глядели друг другу в глаза. В потерянный и обретенный рай.Цитата: «Ее тело проявляло себя каждую секунду. Проявляло себя в тысяче тел. Никто не знал, что происходило, и не ведал о трагических мгновениях Дивины, сражающейся с Богом».
Трясущимися руками он ласкал ее кубрак, гладил нежный мех, упивался вызывающе резкой шероховатостью вышивки, дрожащими пальцами прослеживал несущие в себе тайну плисы и утолщения швов, касался подушечками, тискал и ласкал возбуждающе твердые бугорки и пуговички и чудесно таинственные застежки, вышивки, феретки и букли. Вздыхая, ласкал приятно раздражающую пальцы толстую вязку шерстяного шарфа, нежно гладил божественную мягкость дорогого турецкого шелка. Погружал лицо в мех воротника, напоенного роскошными ароматами всей счастливой Аравии. Ютта часто дышала и чуть постанывала, напряглась в его объятиях, вонзила ногти в рукава его куртки, прижалась щекой к стеганому сукну.
Резким движением он сбросил ее колпак, дрожащими пальцами раскутал шею, распутав шарф, обвивавший ее как змей Ермунганд - неторопливо отодвинул край шелковой подвики, добрался, словно Марко Поло до Китая, до ее нагости, до голой кожи щеки. И до изумительно разнузданной нагости уха, выглядывающего из-под ткани. Коснулся уха нетерпеливыми губами. Николетта застонала, напряглась, вцепилась в его воротник, хищной рукой стискивая и лаская скользкую, латунно-твердую застежку его пояса.
Крепко обнявшись, они не разнимали губ в поцелуе долгом и страстном. Очень долгом и очень страстном. Ютта застонала.
- Мне холодно сзади, - жарко дохнула она ему прямо в ухо. - Я промокаю от снега.
Они встали, оба дрожа. От холода и возбуждения.
- Солнце заходит.
- Заходит.
- Я должна возвращаться.
- Николетта... А нельзя ли...
- Нет, нельзя, - прошептала она. - Я живу в монастыре, я же говорила. И начался адвент. В адвент нельзя...
- Но... Но я... Ютта...
- Поезжай, Рейнмар.
Она протянула руки, коснулась его плеч. Он коснулся ее плеч. Их лица сближались, пока еще медленно, чутко и напряженно, губы соприкасались осторожно и нежно, как будто боялись спугнуть какое-то очень-очень настороженное существо.
А потом болиды столкнулись и произошел взрыв. Катаклизм.
Они упали на кучу фолиантов, разъехавшихся под их тяжестью во все стороны. Геральт уткнулся носом в декольте Фрингильи, крепко обнял ее и схватил за колени. Подтянуть ее платье выше талии мешали разные книги, в том числе полные искусно выполненных вензелей и украшений «Жития пророков», а также «De haemorrhoidibus», интересный, хоть и противоречивый медицинский трактат. Ведьмак отпихнул огромные тома в сторону, нетерпеливо рванул платье. Фрингилья охотно приподняла бедра.
Что-то упиралось ей в плечо. Она повернула голову. «Искусство акушерской науки для женщин». Быстро, чтобы не будить лиха, она глянула в противоположную сторону. «О горячих сероводородных водах». Действительно, становилось все горячее. Краешком глаза она видела фронтиспис раскрытой книги, на которой возлежала ее голова. «Заметки о кончине неминуемой». «Еще того не лучше», - подумала она.
Ведьмак расправлялся с ее трусиками. Она приподнимала бедра, но на этот раз чуть-чуть, так, чтобы это выглядело случайным движением, а не оказанием помощи. Она не знала его, не знала, как он реагирует на женщин. Не предпочитает ли тех, которые прикидываются, будто не знают, чего от них ждут, тем, которые знают, и не проходит ли у него желание, если трусики снимаются с трудом.
Однако никаких признаков потери желания ведьмак не проявлял. Можно сказать, совсем наоборот. Видя, что время не ждет, Фрингилья жадно и широко развела ноги, перевернув при этом кучу уложенных один на один свитков, которые тут же лавиной низверглись на них. Оправленное с тисненую кожу «Ипотечное право» уперлось ей в ягодицу, а украшенный латунной оковкой «Codex diplomaticus» - в кисть Геральту. Геральт мгновенно оценил и использовал ситуацию: подсунул огромный томище туда, куда следовало, Фрингилья пискнула: оковка оказалась холодной. Но только какое-то мгновение.
Она громко вздохнула, отпустила волосы ведьмака и обеими руками ухватилась за книги. Левой - за «Начертательную геометрию», правой - за «Заметки о гадах и пресмыкающихся». Державший ее за бедра Геральт случайным пинком повалил очередную кипу книг, однако был слишком увлечен, чтобы обращать внимание на сползающие по его ноге фолианты. Фрингилья спазматически постанывала, задевая головой страницы «Заметок о кончине…».
Книги с шелестом сдвигались, в носу свербило от резкого запаха слежавшейся пыли.
Фрингилья крикнула. Ведьмак этого не слышал, поскольку она сжала ноги у него на ушах. Он скинул с себя мешающую действовать «Историю войн» и «Журнал всяческих наук, для счастливой жизни потребных». Нетерпеливо воюя с пуговками и крючками верхней части платья, он перемещался с юга на север, непроизвольно читая надписи на обложках, корешках, фронтисписах и титульных страницах. Под талией Фрингильи - «Идеальный садовод». Под мышкой, неподалеку от маленькой, прелестной, призывно торчащей грудки, - «О солтысах бесполезных и строптивых». Под локтем - «Экономия, или Простые указания, как создавать, разделять и использовать богатства».
«Заметки о кончине неминуемой» он уже прочитал, прильнул губами к ее шее, а руками находясь вблизи «Солтысов…». Фрингилья издала странный звук: то ли крик, то ли стон, то ли вздох… Отнести его к какой-либо определенной разновидности восклицаний было сложно.
Стеллажи задрожали, стопки книг закачались и рухнули, повалившись словно скалы-останцы после крупного землетрясения. Фрингилья крикнула снова. На сей раз с грохотом свалилось первое издание «De larvis scenicis et figuris comicis» - истинная белая ворона, за нею рухнул «Перечень общих команд для кавалерии», потянув за собой украшенную прелестными гравюрами «Геральдику» Иоанна Аттрейского. Ведьмак охнул, пинком вытянутой ноги свалив новые тома. Фрингилья опять крикнула, громко и протяжно, свалила каблуком «Размышления или медитации на дни все всего года», интересное анонимное произведении, которое неведомо как оказалось на спине у Геральта. Геральт подрагивал и читал ее поверх плеч Фрингильи, невольно узнавая, что «Замечания…» написал доктор Альбертус Ривус, издала Цинтрийская Академия, а отпечатал мэтр-типограф Иоганн Фробен-младший на втором году царствования его величества короля Корбетта.
Воцарившуюся тишину нарушал только шорох сползающих книг и переворачивающихся страниц.
«Что делать, - думала Фрингилья, ленивыми движениями руки касаясь бока Геральта и твердого уголка „Размышлений о природе вещей“. - Предложить самой? Или ждать, пока предложит он? Только б не подумал, что я робкая… или нескромная…
А как повести себя, если предложит он?»
- Пойдем и поищем какую-нибудь постель, - предложил немного хрипловато ведьмак. - Нельзя так безобразно обращаться с книгами - источником знания.
Греческому миллиардеру так понравилась одна из официанток, обслуживающих королевский прием, что он решил за ней приударить. Если бы он только знал, кто скрывается за скромным обликом…
Старая, как мир, история. Он – молодой, красивый, богатый. Имеющий все, о чем можно мечтать, и даже больше. А ее единственное достояние – искреннее сердце и готовность любить. Их случайная встреча привела к множеству событий, сложившихся во вроде бы знакомый сюжет. Только красивая сказка про Золушку в реальности закончилась совсем иначе, потому что в ЕГО мире ценятся другие сокровища, а ЕЙ совсем не нужен фальшивый принц.
Рамону с детства внушали, что он – будущий герцог, а потому должен будет жениться на девушке своего круга и произвести на свет наследника древнего рода. Рамон не собирался предлагать своей любовнице Лорен ничего, кроме короткого романа, однако не смог ее забыть. Через полтора года он вернулся к ней, не предполагая, какой сюрприз его ожидает…
Что делать, если ты осталась на улице с младшим братиком, и на тебя объявили охоту бандиты? Как не умереть с голоду и не попасть в лапы преступников? И главное как пройдя все испытания, обрести счастье?
В данной книге нет сложных сюжетных линий, красивых описаний и откровенных сцен. Она не предназначена для аудитории лицам старше 18 лет. Основное внимание уделяется не любви между парнем и девушкей, а любви между сестрой и младшим братиком, их семейным узам.
Зачем залез? - Да ты не глухая, - восхитился Лайл. - Вот радость-то какая! - Я еще и не слепая. И не слабоумная. Чего залез, говорю? - Ознакомить тебя с указом Его Величества. - Честно ответил он. - Так ознакомь и проваливай. - А ты тут будешь стоять? - уточнил Лайл, запуская руку за пазуху. - Не твое собачье дело, - ласково ответила она. - Ух ты, а я-то думал, ты леди! - Ух ты, так ты думать умеешь.Вот радость-то какая.
Они встретились в Париже - мультимиллионер Маркос Макариос и красавица Ванесса. Маркос называл ее лучшей любовницей на свете. Она же, на свою беду, полюбила его. Однако о свадьбе не могло быть и речи.
Бывает так, что прошлое врывается в твою жизнь в самый неожиданный момент. Идёшь по улице, торопишься на работу, и вдруг - твоя прошлая, но так и не позабытая любовь прямо у тебя на пути оказывается. И ты теряешься, смущаешься и совершенно не знаешь, что с этим делать. А уж если к твоему мужчине-идеалу прилагается ещё и его маленькая копия, с озорным взглядом и сияющей улыбкой, то как тут устоишь? Тем более, если у этих двоих серьёзные проблемы в «личной жизни»…
Прочитала роман все три части на другом ресурсе есть в открытом доступе. "Горячие" сцены секса которые составляют более 50% текста уже примерно к середине повествования достали и не было желания их читать так все они проходили по одному сценарию, поэтому их бегло просматривала так чтоб не упустить повествование. Если начало романа как то заинтриговало и было интересно что же дальше, то постепенно интерес терялся, единственно что оживило роман это дедективная составляющая. Герои прописаны совершенно плоско и не вызвали к себе сочувствия и понимания их, ооооочень много штампов. Героиня не понравилась, в начале романа ее представляют такой идеально правильно осуждающей подругу имеющую любовников, героиню бесят стону раздающиеся из комнаты, ее мораль не признает как это брать деньги у мужчин. Но не проходит и пары суток она по сути тоже продает себя незнакомому человеку, подписывается на то что бы стать сексуальной игрушкой. Какая то двойная мораль у героини! Далее герой очень жестко и хамски себя ведет по сути как с вещью, это фотоссесия, горианские игры, прогулка с бывшей его любовницей, с предложением покататься на корабле (у нее фобия воды и он знал) героиня в этот момент у меня вызывала только презрение у нее нет и капли уважения к себе и гордости. Я уже молчу о ее сексуальной озабоченности.... что сказать героии были просто кролики. В момент когда она сбегает... ну хоть чуть чуть мозг включила... стала надеяться что у них наконец то начнется любовная история в которой будут чувства... но момент приезда героя героиня после пары реплик с удовольствием ему отдается и согласна на все его извращения.... блин где гордость? Зачем же было уходить? Ну и самым последний момент в книге впечатлил.... забитая деревенская на тот момент плохо себя чувствующая была просто рембо в истории с отцом злодеям умудрялась сбежать, посылать послания любимому, распутать старое убийство, совладать с охранником (вооруженным) и после этого с самоотдачей заняться грубым сексом.... блин.... и по условиям книги она щуплая и слабая? Блин...у автора фантазия зашкаливает. Герой положительного в нем было только то, что честно говорил про свои желания грубого секса, что на протяжении всего романа и осуществлял. потом у него возникло якобы чувство любви о котором он стал твердить... но к любви так и не премешалось чувство нежности и его поведение в жизни и в сексе не изменилось. Вот честно если сравнить с 50 оттенками там и то герой полюбив стал меняться и секс с извращениями был в качестве клубнички изредка, а тут нам не страшно что после похищения и такого дня когда героиня была просто рембо и к тому же беременная не пожалеть ее и оттрахать по полной... и это после того как у него возникло что тоже очень странно внезапно желание стать отцом и любовь к ребенку? Вообщем бред!
Красивые, чувственные, волнующие, темпераментные: мы собрали для вас лучше эротические сцены мировой литературы. Не будем многословны! Читайте, наслаждайтесь!
«Север».
«В рыжих волосах - зеленый венок, скатываются капли с грудей, с нежных, розовых, как морошка, кончиков - должно быть холодных. В руках - гуси, из гусей - сочится кровь, обтекает точеные ноги.
Нет сил стерпеть. И тут же, на теплых красных камнях, Марей греет губами прохладную, бледно-розовую морошку.
Нет, не согрелись еще, видишь - еще холодные.
Где-то горят леса. На красном камне возле тихого озерка дымит костер из душистой хвои. Пелька жарит над костром жирного гуся; огонь играет на зеленом, рыжем; губы и руки в крови. Чуть слышно улыбается глазами Марею: вслух не надо.
Издали хруст: медведь прет через трущобу. Затих - и только еще ворчит сердито белая лайка сквозь сон.
Костер тухнет. Ближе придвигаются из темноты сестры-сосны - всё темнее, всё уже мир - и вот во всем мире только двое».
«Здравствуй, грусть». Франсуаза Саган
«В шесть часов, возвращаясь из плавания к островам, Сирил втаскивал лодку на песчаный берег. Мы шли к дому через сосновую рощу и, чтобы согреться, затевали веселую возню, бегали взапуски. Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок... Раз, два, три, четыре - стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три... Раз - он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».
Хулио Кортасар
«Мы не были влюблены друг в друга, мы просто предавались любви с отстраненной и критической изощренностью и вслед за тем впадали в страшное молчание, и пена от пива отвердевала в стаканах паклей и становилась теплой, пока мы смотрели друг на друга и ощущали: это и есть время. В конце концов Мага вставала и начинала слоняться по комнате. Не раз я видел, как она с восхищением разглядывала в зеркале свое тело, приподнимая груди ладонями, как на сирийских статуэтках, и медленным взглядом словно оглаживала кожу. И я не мог устоять перед желанием позвать ее и почувствовать, как она снова со мною после того, как только что целое мгновение была так одинока и так влюблена, уверовав в вечность своего тела».
Джон Уильямс
«Иногда, ленивый и сонный после любви, он лежал, омываемый каким-то медленным, ласковым потоком ощущений и неторопливых мыслей; пребывая внутри этого потока, он не знал наверняка, говорит он вслух или просто принимает в свое сознание слова, рождаемые этими ощущениями и мыслями.
Ему мечталось о чем-то идеальном, о мирах, где они могли бы всегда быть вместе, и он наполовину верил в осуществимость того, о чем ему мечталось. «А вот если бы мы с тобой...» - говорил он и продолжал говорить, конструируя возможность, едва ли намного более привлекательную, чем их нынешнее положение. Они оба знали, не высказывая этого вслух, что возможности, которые они изобретали и обдумывали, - своего рода ритуальные жесты во славу их любви и той жизни, что была у них сейчас.
А жизнь эта была такой, какой ни он, ни она раньше и представить себе не могли. Их влечение друг к другу переросло в страсть, а та - в глубокую чувственность, обновлявшуюся день ото дня.
Любовь и книги, - сказала однажды Кэтрин. - Что еще нужно?
И Стоунер подумал, что ровно так оно и есть, что это одна из истин, которые он теперь узнал.
Ибо их жизнь в то лето не сводилась к любовной близости и разговорам».
«Волхв». Джон Фаулз
«Я вспомнил Алисон, наши любовные игры. Будь она рядом, нагая, мы занялись бы любовью на подстилке из хвои, окунулись бы и снова занялись любовью. Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знания о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит - например, моих пустых амбиций или сифилиса, который пока так и не проявился. Чувствовал я себя прекрасно. Бог знает, что будет дальше; да это и не важно, когда лежишь на берегу моря в такую чудесную погоду. Достаточно того, что существуешь. Я медлил, без страха ожидая, пока что-нибудь подтолкнет меня к будущему. Перевернулся на живот и предался любви с призраком Алисон, по-звериному, без стыда и укора, точно распластанная на камнях похотливая машина. И, обжигая подошвы, бросился в воду».
«Лолита». Владимир Набоков
«Но моя Лолиточка была резвой девчонкой, и когда она издала тот сдавленный смешок, который я так любил, я понял, что она до этого созерцала меня играющими глазами. Она скатилась на мою сторону, и её тёплые русые кудри пришлись на мою правую ключицу. Я довольно бездарно имитировал пробуждение. Сперва мы лежали тихо. Я тихо гладил её по волосам, и мы тихо целовались. Меня привело в какое-то блаженное смущение то, что её поцелуй отличался несколько комическими утонченностями в смысле трепетания пытливого жала, из чего я заключил, что её натренировала в раннем возрасте какая-нибудь маленькая лесбиянка. Таким изощрениям никакой Чарли не мог её научить! Как бы желая посмотреть, насытился ли я и усвоил ли обещанный давеча урок, она слегка откинулась, наблюдая за мной. Щёки у неё разгорелись, пухлая нижняя губа блестела, мой распад был близок. Вдруг, со вспышкой хулиганского веселья (признак нимфетки!), она приложила рот к моему уху - но рассудок мой долго не мог разбить на слова жаркий гул её шёпота, и она его прерывала смехом, и смахивала кудри с лица, и снова пробовала, и удивительное чувство, что живу в фантастическом, только что созданном, сумасшедшем мире, где всё дозволено, медленно охватывало меня по мере того, как я начинал догадываться, что именно мне предлагалось. Я ответил, что не знаю, о какой игре идёт речь, - не знаю, во что она с Чарли играла. "Ты хочешь сказать, что ты никогда?", начала она, пристально глядя на меня с гримасой отвращения и недоверия. "Ты - значит, никогда?", начала она снова. Я воспользовался передышкой, чтобы потыкаться лицом в разные нежные места. "перестань", гнусаво взвизгнула она, поспешно убирая коричневое плечо из-под моих губ. (Весьма курьёзным образом Лолита считала - и продолжала долго считать - все прикосновения, кроме поцелуя в губы да простого полового акта, либо «слюнявой романтикой», либо «патологией»). "То есть, ты никогда", продолжала она настаивать (теперь стоя на коленях надо мной), "никогда не делал этого, когда был мальчиком?" "Никогда", ответил я с полной правдивостью. "Прекрасно", сказала Лолита, "так посмотри, как это делается". Я, однако, не стану докучать учёному читателю подробным рассказом о Лолитиной самонадеянности. Достаточно будет сказать, что ни следа целомудрия не усмотрел перекошенный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся, девочке, которую в конец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде гёрл-скаутских костров и тому подобное. Для неё чисто механический половой акт был неотъемлемой частью тайного мира подростков, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это совершенно её не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное».
«Покорность». Мишель Уэльбек
«Мириам позвонила в дверь в семь часов вечера.
С днем рождения, Франсуа... - сказала она с порога тоненьким голоском, и, кинувшись на меня, поцеловала в губы, поцелуй ее был долгим, сладостным, наши языки и губы слились воедино. Возвращаясь вместе с ней в гостинную, я заметил, что она был еще сексуальнее, чем в прошлый раз. На ней была другая черная мини-юбка, еще короче прежней, и к тому же чулки - когда она села на диван, я углядел черную пряжку на поясе для подвязок, блестевшую на ослепительно белом бедре. Ее рубашка, тоже черная, оказалась совсем прозрачной, сквозь нее было хорошо видно, как волнуется ее грудь, - я осознал вдруг, что мои пальцы помнят прикосновения к венчикам ее сосков, она растерянно улыбнулась и на мгновение я ощутил в ней какое-то смятение и обреченность.
А подарок ты мне принесла? - Я попытался сказать это весело, чтобы разрядить обстановку.
Нет, - серьезно ответила она, - я не нашла ничего, что бы мне понравилось.
Помолчав немного, она вдруг раздвинула ноги; трусов она не надела, а юбка была такая короткая, что сразу обнажился лобок, выбритый и беззащитный.
Я возьму в рот, - сказала она, - тебе понравится. Иди ко мне на диван...
Я подчинился и дал ей себя раздеть. Она опустилась передо мной на колени... »